Когда я только начал обдумывать тему детской литературы, готовясь к этой беседе, меня вдруг со всех сторон окружили образы сада. «Алиса в Стране чудес» полна садов, а уж «Зазеркалье» и подавно. Хамфри Карпентер назвал свое исследование детской литературы так называемого «золотого века» «Таинственные сады», в честь романа Фрэнсис Ходжсон Бернетт. О садах поется и в детских песенках: именно в саду злосчастная дева лишилась носа в пользу дрозда[33], а в «Мэри, Мэри»[34] описывается преображение сада, которым гордился бы сам Алан Титчмарш[35].

Сад — это безопасное, укрытое место; место красоты, в конце концов. Вы охотно отпустите детей там поиграть. С садом связаны идеи роста, развития, обучения, воспитания, взращивания, поддержания порядка, прополки, аккуратности внешнего облика и всего прочего в том же духе; это теплица, которую можно будет покинуть, когда станешь достаточно сильным, чтобы выжить во внешнем мире. Словом, причин связывать детей и детскую литературу с образом сада поистине великое множество.

И поэтому, когда меня попросили поговорить о детской литературе, я принялся искать метафору сада, с которой можно было бы начать, — но этот подход не сработал, потому что в голову с завидным постоянством лез безумный, хаотический сад из гениального «Великого Панджарабана»:

Так что вот она, моя метафора сада. Что же мне теперь с ней делать? Это вам не какой-нибудь мирный и безопасный садик, где все растения ведут себя хорошо, а главное — предсказуемо. Здесь, если хочешь испечь яблочный пирог, изволь нарвать капусты. Да и люди в нем умирают с бухты-барахты — надо думать, от потрясения, — а по полу рассыпаны опасные и взрывчатые вещества. Такого просто нельзя допускать. Кто-то должен положить этому конец.

И кто-то пытается. Большая медведица требует чистоты и порядка. Очевидным образом, она — страж границы в штатском, или, может быть, школьный инспектор. Правда единственное, чего ей удается добиться, — это гибель ни в чем не повинного прохожего.

Утешает то, что никто не обращает на это никакого внимания, и, насколько я могу судить, свадьба — благоразумная или нет — идет своим чередом, а вместе с ней и игра в «как попало». Я, пожалуй, присоединюсь к ней, если встречу эту компанию.

Идея границ, пограничников, стражей, таможенных пошлин, паспортов, виз и «пропускных писем» (воображаемого документа, который надо получить героям фильма «Касабланка», чтобы отбыть в спасительный Лиссабон) полна метафор. В наши дни «брексита» и политически инспирированной паранойи по поводу диких орд беженцев, которые наверняка все террористы, желание «вернуть контроль над нашими границами» цветет пышным цветом. Увы, вся эта машина взаимных подозрений никак не помогает людям нормально сосуществовать друг с другом. Во многих странах писателям становится все труднее издавать книги, не опасаясь тюремного заключения или еще чего похуже, — и это, к сожалению, уже совсем не метафора.

Меня попросили выступить на чтениях памяти Патрика Харди. Признаюсь, для меня это большая честь. Я никогда не знал его лично, но как читатель «Сигнала» отдавал себе отчет, сколь качественными были предыдущие лекции и сколь многими достоинствами обладали те, кто их читал, — сплошь выдающиеся и неизменно интересные люди, которым есть что сказать о нашем огромном мире — мире детской литературы. Об «огромном мире» я говорю без малейшей иронии: на нынешнем этапе нашей литературной истории для детских книг по самым разным причинам характерны широта и диапазон (в ментальном и моральном смысле), от которых взрослая художественная литература, кажется, уже отказалась. Но сегодня я не намерен снова заводить этот спор. Вместо этого я, пожалуй, начну с некой истории, продолжу обзором некоторых принципов сочинительства и закончу признанием.

История эта вполне реальна, она произошла лично со мной — вернее, я стал ее свидетелем — примерно год назад. (Сама эта фраза наглядно показывает, как поразительно трудно бывает говорить об историях. Разумеется, история как таковая ни с кем не происходила — произошли события. История случилась позже, когда я выбрал некоторые из этих событий и пересказал. С тех пор я делал это уже не раз, потому что события показались мне совершенно захватывающими, но сегодня собираюсь сосредоточиться на их последствиях и сделать это более последовательно.)

Я ехал на поезде из Оксфорда в Ньюкасл. Вагон был переполнен, и рядом со мной сидела молодая женщина с шестью детьми. Не уверен, что все они были ее: как минимум несколько приходились друг другу кузенами, так что юная леди была сразу и мама, и тетя. Самого маленького она кормила, а четырехлетке вручила огромный пакет чипсов, так что эти двое были очень заняты. Еще двое — мальчики лет одиннадцати — менялись футбольными вкладышами, так что тоже были при деле. А вот двум девочкам, восьми или девяти лет, я полагаю, было решительно нечем заняться, и они немного нервничали.

Мама выдала им цветные карандаши и альбомчик и сказала: